Автор: Александра
Эта история произошла в 1998 году в Крыму. Я, тогда еще маленькая девочка, каждое лето ездила к бабушке в село Кипарисное. До войны звалось оно Кучук-Ламбат, и населяли его в основном татары. Бабушка, тогда еще девочка-подросток, переехала туда жить из Краснодара с родителями в 1944 году, после освобождения полуострова от немецких оккупантов. А на следующий год село получило новое название.
Была у меня в селе и местная подруга, чернобровая и черноволосая озорная девчонка Аня. Мы с ней подолгу гуляли по окрестностям Кипарисного, частенько бывали на местном озере со странным названием Ай-Ефим.
Мы могли часами сидеть на берегу, глядя на играющий в бирюзовой воде солнечный свет, и говорить о всяких пустяках. К середине лета Ай-Ефим сильно усыхал и начинал больше напоминать лужу, но мы все равно всей душой любили это место. Народу там ходило немного, и мы с подругой могли часами наслаждаться одиночеством.
Бабушка пекла нам блинчики и оладьи, даже иногда разрешала целый час смотреть мультики по телевизору, и мы чувствовали себя самыми счастливыми девчонками на свете.
Частенько Аня, предупредив родителей, оставалась у нас с ночевкой, и мы засыпали в одной кровати на просторной, прогретой за день жарким крымским солнцем веранде.
В один из таких вечеров, когда мы пили чай с фирменным бабушкиным печеньем, она и рассказала нам местную легенду о казненной немцами предводительнице подпольщиков.
Девушка и ее муж организовали в селе подпольную организацию, и не выдали никого даже после того, как их обоих схватили гестаповцы. Правдива ли легенда – бабушка не знала, но впечатление на нас с Аней она произвела огромное.
– Кто-то говорит, ее расстреляли, – рассказывала бабушка, петельку за петелькой вывязывая носок. – Кто-то – что утопили. Немцы вели записи своих казней, но когда наши наступали, все уничтожили.
– Зачем? – спросила я, доедая печенье и беря другое.
– Ну, чтобы не было доказательств их преступлений, – объяснила бабушка.
– Но их потом наказали же все равно? – полюбопытствовала Аня. – Немцев?
Бабушка уверенно кивнула:
– Конечно. А как же.
Историю эту мы на следующий же день и забыли, увлеченные своими приключениями. Вспомнили только через неделю.
В тот день мы проснулись рано, еще только-только начало светать, оделись, быстро позавтракали и решили отправиться на наше любимое место к озеру. Бабушка уже вовсю работала по хозяйству – обрезала деревья во фруктовом саду, подвязывала виноград, кормила кур и индюшек. В загоне громко гоготали гуси, требуя своей порции кормежки.
– Да потерпите ж вы, – увещевала их бабушка. – Опосля и вас будет! И погулять вас выпущу, травку пощиплете, пока солнышко не печет!
Предупредив ее, что ушли, мы выскользнули из калитки и побежали по знакомой тропинке.
Над озером еще клубилась белая утренняя дымка. Мы остановились неподалеку от берега, зачарованные этой красотой. Вдали, укутанные туманом, угадывались очертания гор. Мы присели на ствол поваленного дерева, тихо-тихо, чтобы не нарушать звенящую тишину, переговариваясь между собой.
И вдруг услышали женский плач. Он раздавался где-то совсем рядом, но сколько мы ни оглядывались, никого не видели. Прошли немного по берегу, пронырнули между кустов можжевельника и оказались на небольшой, почти круглой полянке.
Прямо у кромки воды сидела длинноволосая девушка и плакала. Мы с Аней замерли от испуга. Кто это? Что она тут делает?
Мне казалось, что сквозь хрупкое тело девушки я вижу озерную воду и камни на берегу. Одета она была в клетчатое платье с большим отложным воротником и босоножки, обутые на белые носки. Длинные волосы мокрыми слипшимися прядями падали на скорбно сгорбленную спину с выпирающими позвонками. Белые, как бумага, руки двумя плетьми свисали вдоль тела.
Будто почувствовав наше присутствие, девушка встала и обернулась. Мы отпрянули в испуге, но смотрела она не на нас, а куда-то за наши спины. По телу побежали мурашки: я понимала, что передо мной не человек. Но кто?
Девушка подняла руки, словно защищаясь от кого-то, громко, пронзительно вскрикнула, и только тут я заметила, что к ноге ее привязан огромный булыжник. Иссиня-бледное с такими же белыми губами лицо выражало животный, первобытный ужас.
Я схватила Аню за руку и сжала что было силы. Мы быстро переглянулись. И вдруг какая-то невидимая сила отшвырнула девушку назад, она истошно закричала и захлебнулась. Ее фигура растаяла над озерной гладью, не оставив после даже маленькой ряби.
Ватные ноги наконец стали мне повиноваться, и мы рванули с места так быстро, как никогда в жизни не бегали. Запыхавшись, добежали до двора, чуть ли не перепрыгнули через калитку и кинулись к бабушке.
Та испугалась.
– Что случилось, девочки?! Вы будто призрака увидели!
– Так и есть! – закричали мы и, кое-как отдышавшись, стали наперебой рассказывать о девушке на озере.
Бабушка молча выслушала нас, потом покачала головой и вздохнула:
– Так это она и была. Утопленница. Которую немцы казнили… Слышала я, что она появляется иногда. Может быть, годовщина гибели ее сегодня… Но никому она зла не делает. Только снова и снова смерть свою страшную переживает, никак покою найти не может, бедная.
Мы были рады, что бабушка поверила нам.
Больше мы эту утопленницу не видели, да и на озеро до конца лета не ходили. А на следующий год Аня вместе с семьей переехала жить в другое место, и наша дружба прервалась.
Уже став взрослой, я несколько раз приходило на озеро, даже на то же самое место, иногда приносила цветы и бросала их прямо в воду – в память о той молодой загубленной жизни. Но ни разу утопленница не пришла опять – может быть, наконец, нашла свой покой.
